В журнале Союза театральных деятелей России "Страстной бульвар, 10" (2022, №8, С. 35-40) опубликована рецензия Александра Игнашова на спектакли "Театр Медеи" и "Мой Пушкин".
В марте 2022 года в Тольяттинском драматическом театре «Колесо» имени Глеба Дроздова состоялись премьерные показы двух неординарных спектаклей, отличающихся друг от друга как лед и пламя. Объединяет их разве что сценическое пространство Камерной сцены и весьма заинтересованное восприятие явно не ожидавшей ничего подобного публики.
В сезон 2021-2022 годов театр вступил с новым административным и творческим руководством. Директором театра стал Вячеслав Тиунов, его заместителем - Евгений Быков. Спустя девять лет в родной коллектив с полномочиями художественного руководителя вернулась народная артистка России Наталья Дроздова. За прошедшие полгода революционных преобразований не произошло. Яркие, зрелищные премьеры Игоря Касилова по пьесе Робина Хоудона «Шикарная свадьба» и поэме Гоголя «Мертвые души» вернули в зал публику, и утраченный в последние годы дух театра Глеба Дроздова, считавшего, что театр должен быть открыт для творческого эксперимента, но при этом не может быть местом для постоянного эксперимента и заложником одного направления в искусстве. Состоявшимися на Камерной сцене премьерами театр «Колесо» продемонстрировал взятый в репертуарной политике курс на произведения, вызывающие у публики и сопереживание, и размышление.
«Театр Медеи»
На афише премьера датирована 21 декабря 2021 года, но работа над спектаклем продолжалась еще почти два месяца. На сайте театра и в программке вместо обозначения жанра поначалу располагалась цитата из пьесы Клима: «Люди приходят в театр, чтобы побыть бессмертными», чуть позже жанр определили как «драматические тексты». В случае со спектаклем Галины Швецовой-Скрипинской публика приходит в театр «Колесо» в том числе и за текстом, но в первую очередь, за тем, чтобы окунуться в ошеломляюще гремучую смесь энергетики и чувств заслуженной артистки России Ольги Самарцевой (Первая актриса). В ролях Эстер в «Священных чудовищах» Жана Кокто, Клары Цеханассьян в «Визите дамы» Фридриха Дюрренматта и Вассы Железновой из одноименной трагедии Максима Горького актриса уже существовала в наэлектризованном поле клокочущих в глубине грудной клетки страстей. В «Театре Медеи» каскад сметающих всё на своем пути переживаний и эмоций вскипает в ее героине донельзя и буквально расстреливает зрителя пулеметным огнем непрекращающегося в монологе то крика, то вопроса, то претензии, то иронии, то сарказма, обращенных актрисой в зал как к самой себе. Перед нами феноменальное попадание в образ! И при этом, к сожалению, Ольга Самарцева существует в том самом публичном одиночестве, которое случается на сцене, когда актер (в этом спектакле - актриса) не нуждается ни в партнерах, ни в режиссере.
Жаль, что режиссер Галина Швецова-Скрипинская, лишив спектакль событийного ряда, сведя к минимуму партнерство, время от времени иллюстрируя то светотенью, то видеоизображением произносимый актрисами текст, теряется в его многословии и монотонности. Полтора часа сценического времени кажутся вечностью! Убери эти светотени, убери со сцены Вторую актрису - и ничего не изменится! Ольга Самарцева, а не переживающая свою невостребованность в театре возрастная Первая актриса, не она же в образе Медеи, и не возникающая из мифа сама Медея, - именно харизматичная Ольга Самарцева затмевает собой все! Вы ждали, что актриса растворится в сценическом образе? Нет, здесь образ вошел в ее плоть и кровь.
Жаль, что многогранная, проникающая в сердце музыка Алексея Пономарева не выходит на первый план, оставаясь в роли периодической иллюстрации. Жаль, что не несет в себе развивающегося художественного образа сценография Сергея Дулесова. Огромный, приподнятый вдаль совершенно пустой планшет - и не плаха, и не пристань, и не эшафот, и не даль неоглядная, и не лобное место, и не сценические подмостки - так, в общих чертах, обозначение чего-то. Уменьши этот планшет вдвое, а то и втрое - и ничего от этого не потеряется. Увы, столь же иллюстративны сценические костюмы, отсылающие к змеиному началу то ли женской натуры, то ли актерской. Стоит Второй актрисе сказать о том, как голова ее матери кишела змеями, и будьте любезны - вам тут же изобразят змеиную свадьбу вздыбленными волосами, а затем напомнят об этом же змеинообразным декольте на черном платье. Визуальное решение спектакля на удивление прямолинейно, если не сказать, наивно.
Пьеса Клима написана коротким ритмизованным слогом: два-три слова - и сбивка дыхания, следующая строка в два-три слова - и снова сбивка дыхания или акцент. В пьесе нет ни знаков препинания, ни поясняющих ремарок. Режиссер же спрямляет авторский текст, а вслед за ним и образную систему спектакля, заряжая актрис километровыми, монотонными монологами, словно не разобрав пьесу и не заметив, что у автора вместо Первой актрисы действует «Возможно, это Мать», а вместо Второй - «Возможно, это Дочь, или они просто похожи». Когда фраза летит за фразой, когда смысловых пауз наперечет, когда над всем преобладает единый энергетический, эмоциональный посыл, потеря восприятия смысла неизбежна. Парадокс: казалось бы, находящееся в центре внимания слово, завязнув в гуле сколь быстрого, столь же и монотонного произнесения, не рикошетит ни в сердце, ни в рассудок.
В ролях Второй актрисы - приглашенная из любительского театра «Вариант» Екатерина Ильюк и актриса театра «Колесо» Ольга Шкрыль. Эти два актерских состава абсолютно неравноценны! Екатерина Ильюк невероятно зажата и схематична. На фоне Ольги Самарцевой она выглядит совершенно беспомощно. Стоило ли режиссеру приводить за собой актрису-единомышленницу из любительского театра в театр профессиональный? И, напротив, актриса театра «Колесо» Ольга Шкрыль, несмотря на всю аскетичность режиссерского решения спектакля, в роли Второй актрисы не только достойный партнер Ольги Самарцевой. Она насыщает образ своей героини настоящим чувством. Жаль, что на премьерных показах в океане произнесенных фраз терялся момент истины: «Я - обыкновенная женщина. Меня сгубила жадность. Слишком много желала. И мои волосы больше не змеи».
В соцсетях тольяттинцы уже причислили «Театр Медеи» к арт-хаусу и эксперименту. На мой взгляд, при всех вопросах к режиссеру, Ольгу Самарцеву можно поздравить: у актрисы появилась будоражащая сознание роль-высказывание, роль-манифест...
«Мой Пушкин»
Автор инсценировки, музыкального оформления и режиссер-постановщик этой литературно-поэтической композиции - народная артистка России, художественный руководитель театра «Колесо» Наталья Дроздова посвятила спектакль 130-летию со дня рождения Марины Цветаевой, в творчество которой, - в этом нет сомнения, - влюблена. Пару лет назад Наталья Дроздова выходила на сцену Тольяттинской филармонии с поэтической программой, ставшей своеобразной отправной точкой для создания этой постановки.
Вернувшись с премьеры, я перечитал давшее название спектаклю эссе Цветаевой: «В шкафу у моей старшей сестры Валерии живет Пушкин. Но шкаф - обманный, зеркальный, в две створки, в каждой отражаюсь я. Пушкина я читаю почти в темноте, почти ослепленная близостью букв...»
Вот и я вижу здесь себя: и в этом Онегине, и в Пушкине, и в Отце Марины, и в Ване (все мужские роли исполняют в двух актерских составах эмоционально столь разные, но такие поэтически и психологически убедительные молодые актеры Ярослав Дроздов и Григорий Береснев). Так же строга, как Мать Марины, была в моем детстве моя мама, так же добра и тепла, как Няня, была моя бабушка, и так же, как Марина (все эти роли в очередь играют Наталья Дроздова и Светлана Тихомирова), подрагивая от нахлынувших чувств, в юности я писал свои первые стихи, а за ними и прозу, и пьесы. Татьяна Ларина и девочка Муся в исполнении Александры Баушевой и Екатерины Деренжи тоже очень разные - и ослепленные любовью, и подростково угловатые, и порывистые, и словно застегнутые на все пуговицы осознанием чувства долга («Но я другому отдана, я буду век ему верна...»). О каждом артисте хочется сказать особо, как и об удивительно филигранном актерском ансамбле!..
Ничто в спектакле Натальи Дроздовой не отвлекает от чувств, заключенных в высоком поэтическом слове Цветаевой и Пушкина. Сценография Юлии Малининой минималистична и условна: столик с бумагой и пером, романтически освещенная лавочка, фрагмент парапета, условный абрис стены - тут тебе и домашний уют родительского дома совсем еще малышки Муси Цветаевой, и намек на пушкинский кабинет, и эскизное обозначение зала на балу из восьмой главы «Евгения Онегина». Актеры существуют на расстоянии вытянутой руки от зрителя, на пространстве пятачка всего в несколько шагов. Они говорят и мыслят стихами в лишенной позы поэтической высоте, воспринимаемой столь же естественно, как если бы все мы в нашей суетной действительности думали, дышали, мечтали, говорили не прозой, а стихами.
Почему-то вспомнилось о том, как умеют в наших школах напрочь отбить всякую любовь к литературе, натаскивая учеников на так называемые нужные и правильные ответы, на галочки в таблицах. Разве может быть таким Пушкин: не загримированным под пресловутое портретное сходство, но с откровенной любовной раной в сердце? И он же - Онегин! Не франт, но молодой мужчина, довольно строго предостерегающий Татьяну Ларину от любовного плена и разрушающего чувство дома и быта. Молодые актеры не пестрят лицами, не играют и не обозначают, а на удивление по-настоящему, совершенно искренне проживают каждое движение души их героев.
Связывает и поддерживает это плетение поэтических чувственных кружев Наталья Дроздова, чей совсем не театральный голос, то волнующий, то ироничный, то такой доверительный, берет за душу. Затаив дыхание, внимает происходящему зрительный зал. И не сразу взрывается аплодисментами, поняв, что этот сюжет окончен. Дорогого стоит финальная пауза, в которой зал не может справиться с собственным волнением!..
Образ Марины Цветаевой решен Натальей Дроздовой в возвышенно светлом, поэтическом ключе. Трагизм ее судьбы здесь лишь едва-едва обозначен. Имеющие драматический смысл последние слова своей героини актриса произносит так легко, так свободно, что невольно на память приходит цветаевское:
«Судьба меня целовала в губы,
учила первенствовать Судьба...»
И в «Театре Медеи», и в «Моем Пушкине» на первый план выходят не режиссерские изыски и не так называемый поиск новых форм, а волнующее душу и сердце слово. Такие разные по жанру, по стилистике, по энергетике премьеры на Камерной сцене Тольяттинского драматического театра «Колесо» дают надежду на обретение нового творческого дыхания. К работе над спектаклями на Основной сцене приступают художественный руководитель театра Наталья Дроздова, петербуржец, заслуженный артист России Вадим Романов, а затем и москвич Алексей Доронин. Следующий сезон - 35-й, юбилейный. Хочется верить, что удача будет рядом с театром «Колесо».
Фото Катерины ДЕМОТЧЕНКО и Александра ШОХИНА
