Пьеса Александра Островского «Доходное место» — русский анекдот о справедливости. Решил юно- ша из богатой семьи жить в России по со- вести и взяток не брать. Первым делом он женился... И уже спустя год вернулся к дяде-мздоимцу просить «доходного места». А дядя-то — под следствием. В центре внимания читателя — моло- дой мужчина на пороге жизни, в которой царствуют алчные жены и нечистые на руку мужья. Сюжет известен: намерение юно- ши жить честно одобрили бы авторы книг, которые он читал в университете, но вы- бор придется подтвердить снова — после столкновения с людьми, книг не читавши- ми или позабывшими прочитанное. В спектакле Михаила Чумаченко «Доход- ное место» сопереживание молодому ге- рою парадоксальным образом отходит на второй план. Не отделаться от чувства лег- кой досады, которую «золотой мальчик» Жадов вызывает своими проповедями. Что же произошло со зрителем, если он одобрительно шумит под монологи Кукуш- киной и Юлиньки о том, что мужей жалеть нельзя, сочувственно кивает словам Бело- губова и Вышневского о жизни, которая за- ставляет вертеться? Вероятно, этим вопро- сом задается и режиссер — и столь же при- стально, как в героев пьесы, вглядывается в живую темноту театрального зала. Два акцента в программке задают прави- ла игры: жанр «сцены из городской жиз- ни с караоке» и черно-желтая разметка, которая предупреждает об опасной территории или отмечает границу частных владе- ний. Теми же косыми полосами размечены ширмы на сцене (художник-сценограф — Сергей Дулесов). Зритель погружается в атмосферу нарастающей тревоги, которую вскоре подчеркнет еще одна деталь. В при- емной у дядюшки слуга раскатает красные ковровые дорожки, обозначив статус дома и его обитателей — и предсказав их судьбу: дорожки ложатся кровавым крестом через всю сцену. Герои обречены. Своеобразной увертюрой к действию ста- новится появление Антона (Роман Каса- тьев). Слуга Вышневских исполняет роль «заряженного ружья»: демонстрирует вла- дение восточными единоборствами, буд- то разминаясь перед боем. Заряд физичес- кого напряжения рождает первое «сло- во» спектакля — крик. Выстрел холостыми — пока. Вторит ему Вышневский. Следом кричит Анна Павловна. В их крике — стра- дание, отчаяние, бессилие. Незавидна судьба Вышневского (Ян Но- виков). Искренне мучимый холодностью жены, он пытается добиться взаимности — как умеет. Одаривает золотом, купает в роскоши, идет ради нее на преступление, умоляет. Притягивает к себе властным жестом — люби! Сопротивляется неглас- ному правилу «ублажать кормильца» Анна Павловна (Елена Радионова). Такова экс- позиция под звуки культового «Полковни- ку никто не пишет» «Би-2». Нет правых и виноватых, а человек хорош, пока у него есть силы оставаться хорошим. Узнаваемые детали современности бро- саются в глаза: Юсов, слушая в пол-уха Белогубова, листает новостную ленту в смарт- фоне, Жадов, кажется, только что вышел из барбершопа, Вышневская облачена в спортивный костюм и наверняка занимается с личным тренером. Но это не пере- лицовка пьесы под начало двадцать первого века. Чумаченко создает некий малый миф о русской жизни, где все события от Островского до столетия Великой русской революции существуют одновременно, повторяя «сакральный» исходный сюжет «Доходного места». Заменившему сообразительность старательностью Белогубову (Владимир Губанов) под стать задание девятнадцатого века — переписать набело документ (кто сегодня вооб- ще пишет от руки?), и тут же Жадов (Петр Касатьев) может включить песню Цоя и воскликнуть: «Классная!» — не принадлежат поколению, которое требует перемен, но питая слабость ко всему «винтажному». Сестры Юлинька и Поленька вышагивают по подиуму в платьях от Диора (ху- дожник по костюмам — Андрей Климов), а Вышневский в финальной сцене объяс- нения с Анной Павловной облачен в фор- менный мундир с золотым шитьем и при этом заперт в узнаваемые уличные ограж- дения, которые с недавнего времени ста- ли символом протестных демонстраций. Примеры сопряжения времен можно множить. Осью истории о доходном месте явля- ется несколько эстетизированный об- раз «лихих девяностых». Правая рука Вы- шневского Аким Юсов (Андрей Чураев) ностальгирует по полному достоинства чиновничеству начала XIX века — но на деле он родом из времен «дикого капитализма». Сцена в ресторане была купирована до состояния стихотворного текста и благодаря этому обрела особую силу. В ней действуют только Жадов, Белогубов, Юсов, вездесущий телохранитель Антон да вертлявая бессловесная официанточка с дополнительными услугами. Юсов, на две головы выше молодых героев, пля- шет свой размашистый танец и надтрес- нутым голосом поет в караоке песню ДДТ «Прекрасная любовь». Он не смешон, он в своем праве и впрямь ничего не боится. Он усвоил правила жизни на грани допустимого: не задирать нос и знать, кому кла- няться, когда припечет. Именно Юсов советует Жадову пить водку: «Легче будет!» — снисходительно, как, может, советует его дяде соблюдать видимую законность. Внутренняя сила, неоднозначное обая- ние человека, прошедшего огонь и воду, делают Юсова едва ли не самой сильной фигурой спектакля. Жадов водку пьет в одиночестве — и заочно отвечает Акиму Акимычу: «Ничего не легче!» Не облегча- ет душу племяннику и страшный танец-ло- мания, который завершает виртуозно вы- строенную сцену. Василий Жадов намерен не столько жить по совести, сколько учить этому дру- гих, а прежде всего — дядю, собственным примером. Он стал посмешищем, читая мораль служащим, и избрал себе иного ученика — будущую жену. Есть ли существо более бесправное и уязвимое для жи- тейской науки любого рода, чем любя- щая девушка, отданная мужчине в XIX ве- ке? Жадов говорит с тетушкой о женитьбе, но речи о любви нет. Его занимает план воспитания чистой души, нарцисси- ческое стремление создать и затем толь- ко полюбить своего двойника. Средоточием неправды для Жадова является дядя — ему и его поколению стяжателей про- тивопоставляет Василий свой обет чест- ной бедности. Но обвинения, которые бросает Анна Павловна мужу, вполне мог- ла бы предъявить своему честному супругу и Полина (обаяние и внутренний стер- жень вложила в героиню Марина Фила- това): «Разве вы жену брали себе?» Увы, право распоряжаться партнером в браке (чаще — женщиной) не вошло в перечень пороков, которые хотел бы искоренить юный Жадов. Если мир мужской в спектакле — это про- странство больших денег и криминала, то мир женский — сфера манипуляции. Вдова Кукушкина (Ольга Самарцева) учит дочерей в духе современных интернет-гу- ру, выдающих девушек замуж за миллионеров. Бесконечные семинары по взра- щиванию женского достоинства за басно- словные деньги будто списаны у Остров- ского: жена мужа не жалей, требуй денег, только так закалишь его, он еще будет те- бе благодарен. Актриса создает анекдо- тический образ мамаши, разворачивая в доме старшей дочери грандиозный скан- дал с показательным мытьем полов, но и за этой особой режиссер оставляет свою правду. Когда Кукушкина в сердцах кри- чит на Полину: «Плачь! Плачь! А лучше — умри!» — в страшном пожелании сквозит материнское отчаяние, боль за ребенка, у которого сбывается самый страшный жизненный сценарий. Увечная «филосо- фия» маменьки выстрадана, это не врож- денный изъян, а ответ на существующий уклад жизни. Она, подобно Юсову, выжи- ла в мясорубке нищенства и стремится пе- редать свой опыт выживания детям. Проявляет жестокость ради спасения сестры и умница Юлинька (Елена Добрусина): мамина гордость далека от пустого хвас- товства успехами мужа, она — женщина, которая сама себя сделала и видит причи- ну бедности в слабости и лени. Капитуляция Жадова не выглядит тра- гедией преданных идеалов. Напротив, поход к дядюшке — чуть ли не первое про- явление настоящей, выросшей из сочув- ствия любви к Полине. Убежденность в собственной правоте, которая мешает сопереживать близким, — вот болезнь, ко- торая поразила всех персонажей спек- такля. Милосердная любовь, Прекрасная Любовь из песни ДДТ, — более надежный способ сохранить достоинство в мире лжи и воровства, чем демонстративная книжная честность Жадова. Возможно, любовь еще спасет союз Василия и Полины, но ее отсутствие уже об- рекло брак Вышневских, и Анна Павловна оказывается причастной к гибели мужа. Полномочия Антона в доме Вышневских шире, чем у простого слуги или телохрани- теля. Когда вскрываются махинации и возникает угроза суда, Юсов передает Анне Павловне пистолет в белоснежном платке: «Пошлите за доктором». Вышневская без тени эмоций дежурным жестом переда- ет пистолет Антону — будто все домочадцы прошли инструктаж по действиям в чрез- вычайной ситуации. Доктору предстоит оказать «паллиативную помощь» и быст- ро отправить на тот свет подсудного дядю: большие деньги не терпят слабости обслу- живающих лиц. В начале второго акта Ян Новиков вы- ходит из зрительного зала с гитарой и поет песню «Поколение дворников». Слова «И наши отцы никогда не солгут нам./ Они не умеют лгать,/Как волк не умеет есть мясо,/Как птица не умеет летать» в равной степени принадлежат и Вышневскому, и артисту, который исполняет его роль. Песня является противовесом караоке в ресторане. Юсов проповеду- ет почтение к заветам отцов, сложившемуся укладу, предрекает гибель «бродя- ге у городских ворот». Вышневский поет о лжи отцов — заставляя видеть в себе по- бежденного Жадова. Мысль о порочном нравственном наследстве, возможно, по- тому выведена за пределы сцены и актер- ской игры вообще, что близка режиссер- скому посланию: некоторые явления нашей жизни требуют выстрела в упор. Караоке в спектакле — это не только всем известные песни, которым невоз- можно не подпевать (музыкальное оформление — Алексей Пономарев). Не толь- ко русский рок, в текстах которого пе- реплавилась непростая история страны конца восьмидесятых — начала девяностых. У каждого героя есть своя минута у микрофона, возможность быть услышан- ным. И они говорят во всеуслышание тривиальные вещи: женщины — холод- ны и порочны, мужчины — самонадеянны и грубы, нравоучения старших — надоели, младшие — выскочки и глупцы. Знакомые зрителям «песенки». Возвраща- ясь к вопросу: «Что изменилось в зрительном зале?» — а ничего. И это невеселый итог спектакля по пьесе, написанной сто шестьдесят лет назад.